— Дык ведь эта… — На бедного Старосту было жалко смотреть, — мало того что потопили драгоценную лодку, запугали до полусмерти, так теперь еще и стыдят как распоследнего малолетнего засранца. — Аиотееки приказали. А мы теперь, — делаем то что они нам прикажут.
— Да… Много я всего повидал на своем длинном пути, но вот такого, чтобы кто-то приказывал другому совершить немыслимое нарушение правил, а тот добровольно подчинился подобному безобразию… Не бывало такого в веках!!!
— …Да и у нас не бывало. — Грустно вздохнул, уныло пробормотал Староста. — А вот понимаешь, случилось. Я-то бы еще того… Я бы-то еще куда ни шло… А вот коли они детишек начнут убивать? Им ведь весь род извести, — плевое дело. И что я тогда Там, предкам скажу? Что не уберег?
— Хм… А как ты их уберечь надеешься, коли дозволяешь подобному свершаться?
Вспомни что я говорил тебе о своем Великом Пути, и подумай против какого Великого Пророчества ты вздумал идти!!! Или ты хочешь чтобы на твою землю обрушился дождь из жаб, налетела саранча, а горящие камни вылетали из дыры разверзшийся прямо посреди твоего поселка, уничтожая всех кто еще не сгорел от стыда за свои бесстыдные дела?
Или мы уже не первые, кого эти твои аиотееки, подобным образом зазывают в гости, да жизни и имущества лишают?
— Да не. — Даже отстранился от меня Дос’тёк. — Раньше-то они купцов, которые с востока приходили, завсегда отпускали. Вы вон первые, кто им не понравился.
— А чего это, мы им не понравились?
— Того я не знаю. А только пришел ко мне утром ихний оуоо Хииовитаак, и сказал чтобы в море сегодня мы не ходили. И чтобы часть лодок на берегу была, к отплытию готовая, ну а нас того, проход закрыть отправил. …Мы-то толком и не знали зачем, пока ты нас своей корягой не потопил… Такая лодка была! Не было ни разу, чтобы я на ней в море ушел, да без доброго улова вернулся! Еще дед мой первую ветку в костяк вплел. Шкуру с тех пор четыре раза меняли, и корзину два раза, а она все как новая была. А вы ее… Эх…
— Вот только завирать-то не надо! — Грубо оборвал я старого прощелыгу, заметив что кое-кто из наших бывших прибрежников, слушая его причитания, начал посматривать на него с сочувствием. — А то ты не видел за которой лодкой гонялся. Да кто в той лодке сидел!
— Дык ведь, мало ли… Аиотееки вас забрали. Ну мы и думали… Даже специально лодку вашу подальше от воды оттащили чтобы не сгнила… Ну и вообще… — приглядывали за ней. А тут, — вдруг нету… Мало ли какие чужие люди взять могли?!
— Ох ну ты и силен выкручиваться старый хрен. — Даже восхитился я такому наивному нахальству. — Видели мы как вы за нашей лодкой и нашим имуществом присматривали. Дня не прошло, — растащили все по домам. …Ладно уж. — Потом сочтемся.
Дор’чин, — что там две остальные лодки-то? Я в том смысле, а не слишком ли быстро мы плывем?
— Не. — как всегда спокойно ответил Дор’чин. — Мы можем и быстрее. Это просто они, увидев что мы с первой лодкой сделали, тоже больше не торопятся. Так куда плыть-то теперь?
Куда плыть? — Вопрос! — Вопрос вопросов, я бы даже сказал. Очень тянет ответить, — «Домой», потому как задолбался я уже свершать подвиги и прочие героизмы. Хочется наконец-то забиться в свой шатер, и валяться там на теплых мягких шкурах, несколько дней подряд, повесив на дверях табличку «Посторонним вход воспрещен», и тыкая копьем во всяких там безграмотных, которые не прочитав таблички, полезут отвлекать меня от столь важного дела. …Впрочем, зная наше племя, можно не сомневаться что и грамотные табличку проигнорируют, и мигом сбегутся к моему шатру, доставая меня всякими проблемами и заботами.
…Впрочем, стоп. Это как обычно не вовремя навалились последствия тяжелого дня и бессонной ночи. А куда плыть и так ясно.
— Эй Дор’тёк, — обратился я к мокрому и сжавшемуся где-то на дне нашей лодки пленнику. — А где тут у вас попить можно? Ну ты понял, — без лишней публики вокруг? …В смысле, чтобы аиотееки к нам не подобрались. — Пояснил я, увидев недоумение на физиономии старосты. Он пока еще, в отличии от ирокезов, не научился догадываться по моим интонациям, что конкретно я имею ввиду, когда говорю непонятные слова.
— Хм… Вон там вон видишь холмы? — Неторопливо почесав репу и что-то скумекав, ответил Староста. — Вот правь на тот что поправей. С сухим деревом на вершине, так мы как раз рифы обойдем стороной, а потом как я скажу, поворачивайте направо и гребите вдоль берега, там речушка в море впадает, вы по цвету воды сразу поймете где устье. Вода в той речке правда один хрен солоновата будет, но пить вполне можно.
— Ты ведь Дос’тёк понимаешь, что коли опять пошел против Великого Пророчества и Воли Духов, — и тебе и племени твоему хреново придется? — На всякий случай уточнил я, хотя выражение лица нашего пленника, поводов, заподозрить его в коварстве, не давало.
— Дык точно тебе говорю. — Интенсивно закивал головой наш новоявленный Сусанин. — Там берег топкий, да так кустами да камышом порос, что пока к устью по берегу подойдут, уже и солнце сядет. А по морю туда раньше нас не доберутся. …Да и не станут наши особенно на весла налегать. — Нам без лодок не выжить!
— Вот-вот, — помни об этом. — Наставительно высказал я Старосте. И добавил уже обращаясь к Дор’чину, — плыви туда, а то помрем тут от жажды… И это, — всех кто не веслах — уложи поспать хоть на часок, в смысле, — половину пути, а вторую поспят те кто сейчас гребет. Да и сам вздремни, силы нам еще понадобятся.
Солоноватая вода? — Да можно ли говорить про Нектар Богов, что он солоноватый?! К тому времени, как мы, правда не без некоторых приключений обойдя рифы и чуть не застряв на мели при входе в устье, добрались до указанной реки и слегка поднялись по течению, — уже наверное наступил полдень. Так что по хорошему, в наших глотках не было ни капли воды примерно так часов шестнадцать-восемнадцать. Я, так сказать — «московскогу разливу», без степной закалки, уже наверное давным-давно бы сдох от жажды, учитывая что еще часов пятнадцать назад начал бы ныть, и выплакал бы из организма остатки воды. Но тут дотерпел до команды Дор’чина, гребя наравне с другими, и только после его капитанского разрешения, — бросил весло и сунул лицо в воду, жадно втягивая в себя живительную влагу, кажется даже порами кожи.