…А это дядька Лга’нхи, чего, — копье твое, то самое которым ты аиотееков бил?
Мы все невольно, проследив за направлением в которое тыкнул пальцем Никсой посмотрели на вышеуказанный предмет, который хоть и был теперь вполне привычным для ирокезов предметом, однако в глазах провинциального подростка вполне мог казаться удивительным чудом и редкостью. …Вот только я, краем глаза успел засечь как парнишка живо ухватил кусок мяса с блюда, и заныкал куда-то в свои лохмотья. — Бойкий мальчуган. И сообразительный. — Нам в семье такие нужны!
…Даже немного жалко делать его пешкой в той комбинации, что я собирался предложить Мордую.
О! Знакомая долина!! Знакомое местечко в долине!!! — Даже я, страдающий врожденным географическим кретинизмом городской житель, способный потеряться в соседнем районе родного города, если не увидит табличек с названием улиц, — и то никогда бы не перепутал это место с каким-либо другим. А вон тот, уже порядком побелевший на солнце и обглоданный зубками падальщиков верблюжий череп, — яркое подтверждения моей правоты.
Вот как раз возле этого самого камня я и стоял когда появились аиотееки. А вот там, чуть дальше, шагах в пяти, — я завалил того злодея, что попытался проткнуть меня своим копьем. — Можно сказать, что именно тут и состоялось мое первое настоящее боевое крещение. — Не когда из засады да еще и в темноте, ударом в спину врага победить, а вот так вот, лоб в лоб, с копьем против копья… М-да… Как же давно это было!
…Только навестив места где уже бывал ранее, — человек способен оценить суть произошедших с ним перемен. Вот вроде снова топаем мы с Лга’нхи по знакомой дорожке в славный Иратуг. Но что называется. — почувствуйте разницу!
Вроде прошло-то всего четыре года, как примерно такой же ранней весной мы шли по этим самым местам, сопровождая Осакат на встречу с дедушкой, а кажется будто прошла вечность.
И изменились не эти горы, что стоят тут вечность, изменились мы с приятелем, и как изменились.
Начать хотя бы с облика. — Тогда, мы были дикари дикарями, свято блюдущие «самостийность» своего облика. …Кто попробовал бы тогда снять с Лга’нхи его степняцкую жилетку и одеть в более «цивильные» одежды?! — Для этого сперва пришлось бы его убить и содрать скальп, чтобы окончательно лишить самоуважения, иначе бы он продолжал биться за сей предмет своего гардероба, даже мертвый.
И только после многодневных однообразных махов веслом, просоленый морскими брызгами и под палящими лучами солнца, основательно натерев кожу до кровавых расчесов и истекая обильными ручьями пота под толстой недышащей кожей, — сей дремучий степняк, соблаговолил сменить свой «официальный мундир» степного пастуха, на куда более удобную в тех условиях мягкую рубаху из растительного волокна. …С тех пор и носит ее и на суше и на море. — Потому что удобно.
Ну а я, хотя особым ретроградом в отношении собственного гардероба никогда и не был, — однако думаю тоже сильно изменился внешне. — И хотя последнее зеркало в которое я смотрелся, — было окно электрички отражающее мою физиономию, из-за чего в собственном воображении, я продолжаю представлять себя этаким безусо-безбородым хилым юнцом, по какому-то удивительному недоразумению попавшем в абсолютно чужой ему мир. …Но вот глянуть хотя бы на руки!
Тяжелая работа, от которой в этом мире никуда не убежать, да тренировки с тяжелым протазаном, который я последние годы редко выпускал из рук, давно уже изменили мои некогда нежные от постоянной работы с влажной глиной, руки. — Крупные, узловатые и мозолистые кисти, широкое запястье, набитые костяшки. — Такие руки не могли присниться Пете Иванову даже в страшном сне, сколько бы тот не пыжился воображать себя крутым мужиком.
А уж как я изменился внутренне. — Тогда, четыре года назад, здесь шел, пусть и покоцанный долгой жизнью в степном племени, но все еще сопляк. Наивно считающий себя крутым воякой и фантазирующий о необычайных приключениях, возмечтавший сделать нехилую карьеру, благодаря вновь открывшимся возможностям и родственным связым.
Теперь я, пожалуй знаю себе реальную цену, что на войне, что на Совете. А если о чем и фантазирую, — так это о спокойной жизни, без всяких приключений и происшествий. Ну а что касается карьеры, — теперь о том что чем выше взлетаешь тем больше появляется проблем, я знаю не понаслышке. Даже помнится пытался разок удрать с этих высоких ступенек, и был за шкирку водворен Царем Царей Леокаем обратно.
…Хе-хе… Забавно было бы узнать, что подумал бы о такой «умудренности» Дебил, пришедшей на это место еще годика через четыре-пять. — Возможно я посчитал бы себя сегодняшнего, таким же наивным дурачком, каким вижу себя вчерашнего. …Ну а пока…
— Вот оно! — Гордо провозгласил я, раздувшись как жаба и героически выпятив грудь. — Вот то самое место, где Вождь Лга’нхи и шаман Дебил бились с аиотееками, покрыв себя бессмертной славой! — Мои студенты почтительно замерли и с интересом начали озираться по сторонам. …Да и старые опытные ирокезы тоже не упустили возможности оглядеть место легендарной битвы, воспетой в весьма популярной в этих местах былине.
Естественно я не заставил себя долго упрашивать, и далее последовала подробная лекция на тему где-кто стоял и кому-куда бил.
Благодаря чудовищно несправедливой протекции, (ибо я сам решал какие былины петь у вечерних костров), — сказ о том как мы тут аиотеекам навешали, был в нашем племени весьма популярен. Тем более что у меня имелось законное основание упоминать об этой битве при каждом упоминании «аиотеекской каши», ибо впервые попробовали мы ее именно тут, и именно «потомки» добытых тут семян, продолжают падать в вспаханную ирокезами почву. А поскольку «аиотеекскую кашу» мы лопали регулярно то по рейтингу популярности, эта былина пожалуй что могла сравниться даже с былиной про «про Ска’гтаху, убийцу тигров».