А тут еще нос зачесался нестерпимо. И стоило только чуть двинуть рукой, издав едва слышный шорох, — как мое пробуждение сразу было замечено.
— Эта. — Шаман Дебил, — может тебе чего надо? — Тут вон, — печенка свежая собачья. Нра’тху велел тебе отложить. А еще, местные птиц каких-то держали, Кор’тек велел из них похлебку справить…
— Собачек-то зачем? — Искренне возмутился я. — Будто больше еды никакой нету?
— Дык ведь, мы как пошли по амбарам да сараям ходить, — они на нас бросаться начали. А местные все разбежались. Угомонить некому. Вот мы и… А мясо-то у них хорошее, не пропадать же.
— Тьфу на вас. — чебуречники фиговы. — Вот введу табу, или вообще, священным животным объявлю… А впрочем, — хрен с вами. Тащи похлебку из птицы. Дровишек в огонь подкинь. И одеяло какое-нибудь принеси, а то знобит чегой-то…
…И да. — этого вон. — отпусти поссать. Не убежит он никуда.
«Этот вон», при моих последних словах, как-то резко вздрогнул, и ухватившись за амулеты, начал чего-то нашептывать себе под нос. …Ага-ага. — Это я силой мысли, в твой мочевой пузырь проник, местечка поинтереснее не нашлось. Беги-ка лучше давай, звеня астральными сферами, до ветру, а то обделаешься еще у меня перед носом.
— Иди сюда. Садись. — Приказал я ему по возвращению, припадая к чаше с жирным наваристым бульоном. …Не то куриным, не то гусиным. — Ближе к огню садись. Не стесняйся.
Не то чтобы я особое гостеприимство пытался продемонстрировать. — просто предпочитаю видеть того с кем разговариваю. И особенно, — кого допрашиваю.
Мужик, наверное мой ровесник, или чуть помоложе. Башка рыжая, рожа конопатая, но на дурака совсем не похож. Одет довольно стандартно, — короткие штаны, и тапки из вараньей кожи. Торс, как и следовало ожидать на такой жаре, голый. Еще характерная деталь гардероба. — воинский пояс. Только вот пустой абсолютно. — Видать наши уже успели ограбить. Однако интересно, — кто ему оружие вручал, — уж не аиотееки ли?
— Значит гок’овые канаты вы плетете! — Не спросил, а утвердительно сказал я.
— Э-э-э… мы. — Виновато кивнул головой мужик.
— Хорошо плетете. — Одобрил я. — Ваши канаты по всему побережью славны.
— Рассказывай, как с аиотееками в одной лодке оказался?
Уцскоц, — так звали нашего пленника, — Жил себе не тужил в родном племени, и даже пользовался немалым уважением, как специалист по гок’у.
На первый взгляд вроде ничего сложного, — отыскать заросли этого, вырастающего выше головы тростника, и срезать его как можно ниже. Потом, сначала правильно подвялить на солнце и протеребить длинные стебли, чтобы избавить от листьев и всего лишнего. Потом долго вымачивать в обработанной пеплом воде, и опять просушить, чтобы стебель можно было разделить на длинные прочные нити. И затем уж, — очистить эти нити от всего постороннего, вымочить в вырытых земле чанах, с хитро составленной закваской, опять вынуть, промыть, высушить. И передать наконец готовую продукцию крутильщикам.
Однако при всей кажущейся простоте, — для всей этой работы, требовался немалый опыт, чутье, и дружба с правильными водяными и лесными духами, и Уцскоц, очень гордился тем что всеми этими знаниями он владеет. Недаром ведь столько много его родни, на протяжении поколений, становилось шаманами.
А потом, зимой, когда тростник был неподходящим для обработки, он с соплеменниками, отвозил готовые канаты на побережье, и там весьма выгодно выменивал их на бронзовые изделия, мягкие тонкие ткани, или даже на лодки или ценные побрякушки, которые так любят женщины. …Что и говорить, а приятно было сознавать, что, в том числе благодаря и его трудам, родное племя жило весьма зажиточно и богато. …Уж куда богаче чем многие соседи.
И вот, в один роковой день, пригнав пару лодок с товаром к знакомому месту торга, — вместо привычного поселка побережников, Уцскоц увидел пепелище, по которому ходили очень странные, и кажется довольно злые люди.
Злые и странные люди, взяли Уцскоца и его соплеменников за шкирку, вытряхнули сначала их из лодок, а потом из них, все ценности, и отправили трудиться. Кого на строительные работы, а кого и в свою армию.
Новая жизнь Уцкоцу сильно не понравилась. — Кормили тут хреново, а расплачивались за труд ударами плетей, а то и копий, если язык плетки, не сразу доходил до сознания вразумляемого.
Нет, — Уцскоц, в принципе трусом и слабаком не был. Он даже участвовал в той великой войне, когда их племя напало на соседнее, и украло у них четыре лодки, двух баб и гуся. А те в ответ попытались напасть на проверяющих сети рыбаков, и отобрать у них свои лодки и улов. — Побоище было кровавое. Одного человека даже убили, а уж скока было поцарапанных и с набитыми шишками. — история умалчивает, по причине слабого развития арифметики. Но против этих аиотееков, против их железной Воли, — загоняющей даже своих же соплеменников в ровные ряды, и посылающей в бой по мановению руки Вождя, — рыбак и знаток гок’ового тросника, был бессилен. Это все было так не правильно, безжалостно, и невероятно, что Уцскоц, даже не знал как этому сопротивляться. — Ответом на малейшее возражение, был удар плетью, а неповиновение каралось смертью. Такому можно было только подчиниться.
И он уже почти смирился с тем, что подохнет тут на берегу моря, вдали от родных тенистых лесов и гок’овых зарослей, когда судьба его, опять сделала странный выверт. — Его отыскал какой-то аиотеек. Подробно расспросил про гок’овые канаты, что были в их лодках во время прибытия. Про его племя и путь к нему.