При этом Хииовитаак вовсю ловил меня на противоречиях, и я не сомневаюсь, — неоднократно отлавливал. Иногда лупил за это, иногда делал вид что принимает ответ, а потом, спустя какое-то время задавал его снова, но уже под другим углом.
В общем я примерно догадывался что он делает. — Таким образом он отслеживал мои реакции на вопросы, ответы на которые я точно знаю, и те, в которых я плаваю, или откровенно вру. Так что можно было не сомневаться, что он видит меня насквозь, и к тому времени когда придет время для серьезных пыток, уже будет знать что именно у меня спрашивать. Но я тем не менее, продолжал врать, выкручиваться и наводить тень на плетень.
Зачем? — Хотел тупо выиграть время. И я его себе выиграл, благо за всеми этими занятиями, — день почитай уже и прошел, а местные не очень склонны вести активный образ жизни в темноте. — Освещение слишком дорого и неудобно. Так что у меня был шанс дотянуть до ночи и получить небольшую паузу, чтобы вздохнуть, оглядеться и попробовать не только закрываться от сыпящегося на меня града ударов, но и попробовать ударить в ответ.
Кстати, об ударах. — На удары плетью, я реагировал особенно болезненно, жутко орал и вертелся. …Нет, правда было больно, хотя местная жизнь уже изрядно закалила меня, приучив к терпеливости. Но демонстрировать свою зафигенную стойкость и мужество перед лицом врага, ценой своей шкуры и здоровья, мне казалось не самым разумным делом. Так что примерно после полутора десятка ударов, я начал демонстративно падать в обморок, и наконец добился того, что Хииовитаак махнул рукой своему помощнику, — мол хватит на сегодня, а то ужин пропустим. После чего велел бросить меня в какой-то ваакоос.
Ваакоос находился буквально за той хижиной, где я имел честь быть пленником, и на деле оказался самым банальным зинданом, — вырытой в земле ямой глубиной метра два с половиной, и полтора-два метра в диаметре, закрытой сверху решеткой.
Увы, кажется я был тут далеко не первым пленником, и что хуже всего, — провести в ваакоос канализацию никто не озаботился. Так что упал я… не буду портить вам аппетита.
Впрочем, — на сей раз, демоны Анти’санитарии и Вон’и, были на моей стороне. — Избитое тело и измученный мозг вовсю уговаривали мой Дух, улечься, свернувшись калачиком на дне ямы, немножко поскулить и забыться нервной дремой. — А нельзя!
Пожалуй только сейчас у меня еще и оставался крохотный шанс выбраться из этой передряги. И пусть испуганный зверек внутри нашептывает не торопиться, оглядеться по сторонам, выждать время… Я точно чувствую… знаю, что другого шанса уже не будет. Потому что завтра допрос будет куда более жестким, а обыск — тщательным. Силы начнут стремительно истощаться, и к следующей ночи, я буду тем самым овощем, изображать который пытаюсь сейчас.
Так что полежал немножко, дожидаясь пока на верху утихнут шаги и возня моих конвоиров, и постарался более-менее успокоится. Потом начал шевелиться. Руки, мне к счастью на сей раз связали спереди. — Видимо чтобы удобнее было бить по спине и перевязывать за спину не стали, видать все-таки удачно удалось изобразить из себя полуруп. Ноги правда, перед тем как опустить в яму, тоже связали. Но это и пофиг, ими я пока пользоваться не собирался.
Первым делом полез в голову. В смысле, — под прическу. Во первых, — жутко хотелось почесаться, а во вторых, под остатками моего головного убора, (аиотееки, не слишком деликатно обращаясь с моей персоной, обломали и растеряли почти все перья, однако ремешок за который они были заткнуты, остался на месте), был припрятан чуть согнутый обломок бритвы. …Вот как сердцем чуял что он мне понадобится. Сначала сдуру перепилил им веревку связывающую мои ноги. А потом, чертыхнувшись и обозвав себя дебилом, зажал грязную, измазанную в каком-то дерьме бритву в зубах, (пока пилил, умудрился пару раз уронить ее в грязь), и долго и нудно освобождал себе руки.
Когда с этой работой тоже было законченно, в мире воцарилась абсолютная темень, и я вдруг физически почувствовал какие же короткие тут ночи, и как стремительно несется солнце по ту сторону планеты. …И тем не менее, все равно пришлось взять паузу, чтобы восстановить крообращение и малость придти в себя.
Теперь сымаем с себя юбку. Она мне еще понадобится. Это во первых, а во-вторых, у меня там, в одном интересном месте, куда ни один уважающий себя мужик проверять не полезет, заныкан еще один ножичек. Да фактически приклеенный ножнами к внутренней стороне ляжки, тем самым волшебным клеелаком. — Супер Ноу-Хау ирокезов.
Ножик, прямо скажем смешного размера. Такой даже в Москве холодным оружием не считается. Но я им воевать и не собираюсь.
Земля тут была еще довольно сырая и мягкая. Так что выкопать несколько ступенек, хоть и заняло время, однако большой сложности не представило. Да и лезть по ним, было не так уж и высоко. — Лишь бы дотянуться до решетки, и перекинув через нее юбку-тряпку, сделать для себя ручку за которую более-менее можно держаться.
Решетка, — вообще фигня! — Связана полосками коры. За час очень нелегкой работы, я проделал достаточно большое отверстие, чтобы из него можно было выбраться.
А вот теперь надо спуститься вниз, и немного отдохнуть.
Луна бросала мертвенные блики своего холодного света на уснувшую землю, когда земная твердь разверзлась, и откуда-то снизу, вероятно из самых глубин ада, на поверхность вылезла, распространяя смрад и зловоние, зловещая фигура. Ее смертельно бледное лицо искажала гримаса боли и свирепой злобы, (ободрал больную спину, протискиваясь сквозь решетку), а лысина неестественно блестела в свете луны, иногда приподнимаясь, словно крышка над круглой шкатулкой, (хороший лакоклей для волос, изобрели мои ирокезы). И горе тому, случайному свидетелю, коему довелось бы увидеть это жуткое зрелище. Ледяная стужа нечеловеческого ужаса заставила бы замереть все его члены, а когтистая рука самой преисподней сжала бы его сердце смертельным страхом, навеки обрывая жизнь несчастного…